- Если к правде святой Мир дороги найти не может… Господи! Тьфу ты, черт. Господа! Или «Господи»? Наверное, все же Господи… Господи! Если к правде святой Мир дороги найти не умеет, - девушка, ходившая вдоль темной ширмы с витиеватым растительным узором и крестами по краям, с задумчивым видом остановилась. Было видно, что стихотворение она явно не доучила, и в попытке продекламировать произведение полностью постоянно путала слова, если не фразы, периодически сбивалась с ритма, перевирала весь смысл и вообще перебивала сама себя, попутно отвлекаясь на всё, на что только можно.
- Честь жнецу, который навеет Человечеству сон золотой! – брякнула она, с радостным видом вспомнив очередные особо сложные слова и сдернув закинутый на ширму кусок ткани.
-По безумным блуждая дорогам,
Нам безумец открыл Новый Свет;
Нам безумец дал Новый завет —
Ибо этот безумец был богом.
Последующие строки пошли на удивление легко, хотя и учились с меньшим усердием, чем первые. Бесформенный кусок ткани в руках девушки оказался вывернутой аж несколько раз и чуть ли не завязанной узлом рубашкой черного цвета. Впрочем, Абсолем, похоже, нравилось даже больше, когда вещи были мятыми и вообще валялись черт знает где. На первый взгляд это могло показаться банальной неряшливостью, но спустя какое-то время пребывания в данном помещении можно было заметить, что далеко не все вещи валялись на полу, выглядывали из-за ширмы и скомканной кучей возвышались около миниатюрного позолоченного шкафа с всё тем же орнаментом. Например, на спинке стула аккуратно висела белая рубашка и темные брюки, а на кровати профессионально был сложен черный плащ. Конечно, Абсолем была не такая, как Север и предпочитала сначала всё раскидать, а потом уже скрупулезно пытаться собрать остатки. Впрочем, при появлении контрактора горы свалянной одежды всегда задвигались в самый дальний угол и накрывались какой-нибудь красивой тканью, а то и вовсе закидывались под кровать, которая, к слову, находилась за ширмой. В общем, к приходу Севера, то, что ныне можно было назвать свалкой самого нужного в жизни человека, благополучно маскировалось. Правда, раскиданные по всему периметру исписанные листы бумаги всегда были неизменным атрибутом покоев жнеца. Даже когда совершалась уборка, они исчезали лишь на короткий срок, и очень скоро вся комната вновь заполнялась шуршащими подобно осенней листве бумагами.
-Если б завтра земли нашей путь Осветить наше солнце забыло — продолжала невыразительно декламировать девушка, просовывая руки в рукава и застёгивая украшенные гранатами запонки на золотой цепочке. Потом она быстро подошла к столу, на котором среди ещё нескольких книг и тетрадей, лежал маленький сборник, из которого и было взято стихотворение.
-Ах, точно! – перелестнув страницу и подглядев последние строки, произнесла гусеница и устало взъерошила свои волосы. Потом, закатив глаза к потолку и явно повторяя про себя все предыдущие строфы, она уже более спокойно и даже потерянно подошла к шкафу, из которого через мгновение достала чистенький и тщательно выглаженный белый плащ с драпировкой.
При виде него, правда, Абсолем скривилась, и хотела было тут же пренебрежительно выкинуть куда подальше, но остановилась и, явно попытавшись прожечь одеяние взглядом, осторожно сложила его на кровати.
-Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше солнце забыло —
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь!
С этими словами она натянула подранные старые короткие брюки до колен, плотно охватывающие ноги и начала было застегивать рубашку, как тихо захлопнулась входная дверь.
“Север умеет её закрывать нормально,” – тут же пронеслась в голове тревожная мысль и, совсем забыв об одежде, Абсолем застыла, прислушиваясь к тому, что происходило за ширмой.

Никогда... Никогда, никогда, никогда. Ни за что! Ни за что не заходите в чужие покои! Особенно, если их охраняет какой-нибудь сурово выглядящий послушник, готовый отвлечься от своего задания на любой подозрительный шорох. И никогда не находитесь внутри подобных «особо охраняемых» комнат! Клянусь, если будете соблюдать эти два простых завета, то жить станет намного легче.
Только вот кто это позволит…
Абсолем пыталась дышать как можно тише и, по возможности, вообще задерживать дыхание. Как будто её кто-то мог услышать. Даже смешно, но в тот момент девушке казалось, что лучше бы она и вовсе разучилась дышать, так как каждый вдох казался необычайно шумным и давался с неимоверным трудом. Как будто вокруг была вода и стоит лишь взять чуть больше, как лёгкие мгновенно заполнит прозрачная жидкость. И ты задохнешься. Неизбежно задохнешься. Даже если ты уже задыхаешься, пытаясь побороть человеческую потребность в кислороде.
Шестое чувство, находящееся, как и у всех нормальных существ где-то в черепной коробке, - а не в пятой точке, как у прочих, – истошно верезжало и явно билось в предсмертных конвульсиях. Впрочем, как и сердце, подтверждавшее то, что теперь цепь не одна. Вот только кто?..
Гусеница прикрыла рот рукой в надежде, что это хоть немного облегчит её участь, уменьшив отдающийся в ушах шум от каждого вдоха и выдоха, и начала в скором порядке перебирать всех своих “деток” находящихся в данный момент в радиусе двухсот метров.
В долю секунды перед глазами всплыло до десятка образов, сменяясь всё новыми и новыми картинами,  изображающими самые различные части здания Ордена и самых разнообразных людей. Но среди них не было Того. “Боже”, - последний, особенно долгий образ, появившийся перед глазами, показывал пустой коридор за дверью в покои Жнеца. Паладин прошёл мимо охранявшего комнату сектанта… и никого больше. “Ничего. Совершенно… ничего.”
Всё тело пробила нервная дрожь. “Нельзя бояться. Сама выбирайся. Сама…” – хотелось в панике вгрызться в собственную ладонь, пальцы, лишь бы перестать чувствовать всё то напряжение, охватившее девушку за какую-то минуту пребывания в полнейшей тишине.
Послышался тихий, словно невесомый шорох со стороны двери. Мурашки, итак уже отвоевавшие себе “место под солнцем”, продолжали молниеносно расселяться по всему телу, образовывая целые колонии и устраивая самые настоящие кровопролитные баталии. Нужно было как-то расслабиться, сбросить с себя всё это…
И тут на глаза совершенно неожиданно попался необъятных размеров белый плащ Жнеца.
Поборов захлестнувшее в очередной раз отвращение, девушка дрожащими пальцами схватила его и медленно накинула на плечи. Потом просунула руки в рукава, накинула широченный капюшон и, застегнув все внутренние пуговицы, медленно вышла из-за ширмы.
И как только она увидела Того, кого никак не смогла отыскать с помощью своей сети… захотелось свернуть ему шею. Точнее, ей… Ей свернуть шею…
“Да, милая, ты умеешь удивлять” – если бы цепь была в настроении, то сейчас бы она точно ухмыльнулась. Вот только цепь была не в настроении…
Облаченная в безразмерный широкий рукав со сборками рука поднялась в сторону незваной гостьи. Хочу упомянуть, что всё это время гусеница находилась к Лили боком и узнала её лишь по мелькнувшим на мгновение вьющимся рыжим волосам.
-Как ты посмела, неверная?.. – низким гортанным голосом сказала Аби, пытаясь говорить как можно тише и в то же время так, чтобы жертва могла разобрать все слова Жнеца – Как ты посмела проникнуть в покои Короля-Жнеца?..
После этого цепь резко повернула голову и достаточно громко произнесла:
-За это ты отплатишь своей жизнью…
И в несколько шагов преодолела разделяющее их с Лили расстояние. Причем, со стороны благодаря одежде это выглядело как будто само божество буквально плыло по воздуху.
“Мразь,”- и Абсолем мертвой хваткой вцепилась в ворот рыжеволосой, вставая на цыпочки и пытаясь казаться как можно внушительней. Впрочем, пока капюшон мог скрывать её лицо, так оно и было.

- Я представляла себе защитника людей от скверны несколько иначе, - вся уверенность внутри чертыхнулась и упала лицом прямо в грязь, а бешенство улетучилось вместе с последним потонувшем в воздухе словом. “Представляла?..” Восхищение.
Ну почему она заговорила?!
Гусеница прикусила губу, продолжая планомерно сжимать девичье горло и стараясь не обращать внимание на то, с какой бешенной скоростью сейчас текла кровь по её венам и артериям. Если бы Лили и дальше продолжила молчать, а ещё лучше – если бы начала вырываться, - то Аби точно без зазрения совести её уже придушила. Но нет! Юной Квинси обязательно нужно было заговорить и поставить летописца в такое неудобное положение. И это уже во второй раз!
“Раз решилась убить – убивай! Всё равно это случилось бы рано или поздно,” – вызов самой себе. Глупый вызов, надо сказать. “Но ведь она такая красивая… И так говорить! Она так красиво говорит!!! Я должна это записать. Обязательно должна записать! Это прекрасно!”- рука дрогнула вместе с увеличившимся в разы восхищением.
Поднять взгляд с пола, кинуть его на равномерно вздымающуюся грудь… И представить, как там, внутри, за решеткой истерично бьется сердце.
Цепь снова передернуло. Было такое ощущение, что сейчас она собиралась вскрывать грудь самой себе. Но это ещё ладно раздирать своё нынешнее тело, но… То ощущение было весьма человеческим. Как если бы человек представил, как лично ломает ребра в своей раскуроченной груди, касается внутренних органов в попытке нащупать сердце, чувствует как по пальцам течет багровая теплая, - нет, даже горячая, - кровь, и… Это были не её чувства!
К горлу подошел ком и гусеница снова уставилась в пол. Левая рука дернулась в попытке схватиться за собственное горло, но так и не схватилась.
Гусеница тут же снова подняла взгляд. И тут же вновь уставилась в пол, закашлявшись и чувствуя, что сейчас медицинская помощь понадобится как раз таки ей, а не Лили. Хватка чуть-чуть ослабла, позволив Квинси более-менее нормально дышать.
“Что за дрянь, когда только успела вылезти,” – Аби резко оторвала руку от горла девушки и схватила её за запястье правой руки, резко дергая на себя и планомерно отклоняясь влево.
Теперь оставалось лишь подставить подножку. А когда она упадет, обездвижить её…
Тогда бы у летописца было бы достаточно времени, чтобы придумать дальнейший план действий и поборот этот внезапный приступ тошноты. Впервые ей казалось таким мерзким извлекать чьи-то внутренности. Пусть даже и свои. Человеческие?
Как и было задумано, Лили не удержала равновесия и споткнулась о подставленную ногу жнеца. Вот только спокойно падать она не собиралась, ухватившись обоими руками за услужливо подставленные сборки накидки.
-Кха, - Аби закрыла рот обеими руками и неожиданно почувствовала, как девушка утягивает её за собой – Ах-х-х…
Грохот был неимоверный. Как будто на пол упали не две девушки, а два дирижабля, нагруженные десятком слонов.
Единственное, что смогла понять цепь, так это то, что она очень хорошо приложилась лбом и теперь стоит в странной полутьме на коленях, прикрывая обеими руками рот.

Рядом началась возня и Абсолем услышала негодующий голос рыжей, явно пытающейся выбраться из окутавшего их одеяния. От осознания этого захотелось в очередной раз провалиться сквозь землю и оттуда уже не вылезать. Хватит. Наигралась…
Гусеница ещё больше вжалась в пол, явно надеясь на то, что сольётся с ним в единое целое и Лили её так не обнаружит. Было не страшно. Было стыдно, ой как стыдно… В последнее время цепь часто стала испытывать это странное чувство, на равнее со страхом пытающееся её то и дело загнать под кровать или ещё куда подальше.
“Это была вынужденная мера, вынужденная мера. Она могла меня раскрыть, раскрыть! Мне ничего не оставалось!! Это вышло случайно! О НЕТ,” – кричала душа (если таковая вообще имелась), пытаясь оправдаться перед негодующим от такой несправедливости мозгом, который просто-напросто не понимал причины, по которой юная Квинси всё ещё жива, да к тому же и лезет своими наглыми лапами прямо сюда.
В этот момент ткань неожиданно поднялась в воздух и застыла в нём, потеснив воцарившуюся в помещении тишину.
Аби боялась поднимать взгляд от пола. Точнее, она не хотела этого делать, потому что знала, что увидит на лице девочки. Мимо галопом пронеслась секунда, две три… Спустя минуту гусеница всё же убрала руки ото рта и подняла взгляд своих нечеловечески голубых глаз на Лилиан.
Она всё ещё не понимает. Ничего не понимает… “Глупенькая”, - губы дрогнули, но взгляд остался всё тем же – проницательным.
Это было похоже на какую-то нелепую постановку в театре, которые цепь так не любила. Когда все декорации неожиданно упали и актеры остались одни. Наедине со своими ролями. А ведь зрители ждут… Они жаждут продолжения, которого теперь не будет!
- Абсолем, это того стоило?
Но… Актерам ведь ничего не остается, да? Пока они на сцене – они должны продолжать играть свою роль. Пусть упадут декорации, порвутся одежды, рухнет сцена, разойдутся зрители… Даже в полной тишине без слов они будут продолжать играть.
- Сразу вырвать сердце было бы эффектней. Удушение слишком мелочно для тебя. – всё тот же проницательный взгляд на горло.
А ведь зрители  ждут. Декорации упали, и актеры забыли свой текст? Но ведь они знают, что такое «импровизация»…
Звонкий смех. “Да-да, глупенькая…” – губы снова дрогнули, но гусеница сдержалась. Она ждала.
- Я тебе всегда верила. Правда я глупая?
-Да-да… Глупенькая… - тихий шелестящий голос, который как будто пытается убаюкать. Голос уставшего от всего этого мира существа. Потом подрагивающая улыбка и неловкое, скромное движение рук, еле заметно обнявших Лили за талию.
-… И когда ты научилась говорить такие жестокие вещи? Ты хочешь, чтобы я тебя пожалела? – ирония в голосе и какая-то необычайная мягкость, расслабленность во всем теле. Совсем недолго побыть так… и отпустить.
-Думаю, это был очень поучительный урок для такой глупенькой девочки, - быстрый поцелуй в шею и всё остальную происходило настолько быстро, что даже сама Абсолем не могла уследить за своими действиями.
Отстраниться, запечатлеть этот отстраненный взгляд зеленых глаз, освободится от как будто просящих что-то рук и встать. Подойти к шкафу, открыть его и взять простое белое одеяние послушника. Пешки. Столь привычное глазам рыжеволосой.
Одним движением накинуть его на плечи и с легким налетом нежности посмотреть на это несчастное существо, которое, наверное, и родилось лишь для того, чтобы в конечном итоге стать простой жертвой. Правда, теперь судьба её была не так ясна, как раньше…
-Как думаешь, зачем мне это… - некоторая тоска в голосе, усталость… прикрытые глаза… А перед ними точно такое же лицо Севера.
Рывок и вот уже руки в рукавах и пальцы быстро перебирают скрытые пуговицы.
-Уходи уже. Даже такая тварь, как я хочет жить, - отвернуться и накинуть капюшон, пытаясь придать голосу как можно больше спокойствия. Всё это время откуда-то издали доносились голоса других послушников, ищеек, паладинов… Шум, шорохи…
Весь орден поднялся на уши за какой-то короткий срок.
И Абсолем ждала.