История о латвиджском привидении проела в мозгу Винсента Найтрея огромную плешь.
Письма Ады Безариус восторженно-мистического содержания сыпались на него сотнями (сотнями же и сгорали) и призваны были уверить его в том, что фантом буйствует и даже похищает людей. Большего вздора молодому Найтрею слышать не приходилось. Или он думал, что не приходилось. Вся эта мистика в три листика после того злосчастного вечера в подвале, забитом орудиями пыток всевозможных мастей, казалось ему не более чем игрой больного девичьего воображения. До тех самых пор, пока человек действительно не пропал.
Элизабет Уилсон, его персональный эхозаменитель, не появлялась в поместье уже около месяца. Ни слуху, ни духу. Винсент, может быть и не чухнулся,  если бы не навязчивое чувство дискомфорта. Вся прочая прислуга не вызывала в нем ничего кроме отвращения. Женщины были настолько глупы и мерзки той исключительной женской мерзостью, которую молодой человек умудрялся обнаружить в каждой, что становилось тошно. Мужчины же его общества не выдерживали вовсе.
Лиззи – дело другое. В ней не было ни женской мерзости (или была, но не бросалась в глаза), ни мужской гордости и тщеславия. Винсент  не видел в ней и раболепия, хотя и старался поймать ее на этом, зато прекрасно видел живой ум. Потеряй она эту изюмину, и он никогда бы и не вспомнил о ней. 
Так вот, прошел месяц. Отговорки кончились, посылать в академию вместо себя было уже некого, и, в конце концов, заела тоска. Пришлось ехать.
Латвидж не оставил в памяти приемного Найтрея практически никаких счастливых воспоминаний. В них были только нудные уроки, испорченные подушки и море раздражения. Оно забурлило в нем вновь, стоило только экипажу миновать ворота интерната. Замелькала перед глазами безвкусная белая форма, постные лица юных дворянских отпрысков и сильно постаревшая физиономия директора, к которому он теперь пришел не как  ученик, но как представитель «Пандоры» и Дома Найтрей.
Поток слезливых воспоминаний и соболезнований пришлось вежливо, но настойчиво пресечь,  с трудом душа в себе желание запустить в старика чем-нибудь тяжелым, и заставить его перейти от прелюдий к делу. У него под самым носом пропал человек. Человек Найтреев, если быть точнее. Попытки поисков предприняты не были. Зато был очевидец, на вылавливание которого было убито несколько часов. На беседу с ним – еще часа полтора. На плутания в лабиринте коридоров – целая вечность.
Едва появилась возможность, мальчишка сбежал, оставив своего мучителя один на один с пустым коридором, освещенным несколькими дюжинами свечей, рядками по шесть штук выстроившихся в настенных канделябрах. Коридор этот вел к черной лестнице и на стенах, кроме стройных рядов зеркал и бра ничего не было. Ада писала, что этот ее «призрак» обитает в первых так что, по настоянию особенно легковерных и слабонервных, многие из них убрали из спален и каминных. Видимо, некоторые перевесили сюда.
"Зеркала как зеркала".
Винсент медленно переходил от одной рамы к другой, с насмешкой глядя на множество таких же, как он Винсентов, уходящих куда-то вдаль. Одна пара, вторая, третья. Ничего необычного. Никаких призраков. Если, кто и причастен к исчезновению Лиззи, то только человек, которому суждено в скором времени лишиться головы.
Винсент остановился, внимательно глядя на себя в одно из зеркал. Что-то в собственном отражении ему не нравилось, что-то, чего он прежде не замечал, и что сильно раздражало глаз. И дело было далеко не в нем самом, нет, дело было в зеркале. Преломлений стало меньше, и все они были обращены к нему лицом. Он обернулся и отшатнулся, не увидев в первое мгновение своего лица вовсе. Его отражение казалось удаленным и было повернуто к нему спиной, но стоило лишь опустить глаза… Из зеркала на него смотрел маленький мальчик в белом нарядном кафтанчике, чулочках и мягких туфлях. Его милое нежное лицо улыбалось, а глаза щурились под напором румяных щек, и в этих щелках – одной красной, другой янтарно-желтой – явственно читалась недетская грубая издевка, злобная насмешка. 
Найтрей чувствовал, как внутри всполошились обе Цепи. Их тянуло к зеркалу, будто в нем или за ним было что-то такое, что привлекало их, звало.
«Это она! Она! Она! Она снова издевается надо мной!» - вне себя от переполнившей его ярости, от которой тряслись руки и скрежетали зубы, он выхватил револьвер и выстрелил, пытаясь попасть в лоб ядовито смеющемуся ребенку. Стекло рассыпалось на множество осколков, разлетевшихся по полу, а рама с грохотом повалилась на пол у ног вжавшегося в стену Винсента. В стене зиял проход. В нем, насколько выхватывал взгляд, было темно как в бочке. И пахло оттуда Бездной. Уж этот-то запах не узнать невозможно.
Спускаясь по скользкой лестнице, опираясь рукой о стену, Винсент думал о том, почему всего один человек? И почему зеркало? Цепи не были настолько умны, чтобы избирать единственную жертву и виртуозно заманивать ее в западню. Единственное додумавшееся до этого существо – Чеширский Кот - было уже давно мертво. Так с чего же вдруг «призрак»?
Толстая, щедро капающая на пальцы свеча, вытащенная из бра, выхватила из темноты последнюю ступеньку, ближайшую обшарпанную стену и женскую фигуру, ничком лежащую на полу.
- Лиззи! – Найтрей опустился рядом с ней на колени. Она дышала. Была жива и, кажется, цела и невредима.  – Эй! Ты слышишь меня? – он осторожно поторяс ее за плечо, пытаясь привести в чувство и толком не отдавая себе отчета в том, что делает.  – Очнись же!

- Господин Винсент?..
Найтрей глубоко вздохнул и закатил глаза, благодаря провидение. И свечу за тусклый свет, в котором выражение его лица представало исполненным не столько благодарности, сколько раздражения. Жива. Жива, вменяема, раз узнала, и невредима. Хорошо, почти невредима. Кому предстоит отвечать за несчастный девичий лоб, он выпытает потом. А пока отсюда надо убираться. Прочь из этой проклятого подвала, прочь из академии! Не хватало еще, чтобы ко всему пережитому прибавилась беседа с въедливой Адой Безариус. Слухи здесь распространяются быстро, и она наверняка уже знает, что он здесь. Так что бежать! Бежать и точка!
Свеча продолжала медленно таять, с каждой каплей все крепче и крепче сковывая сжимающие ее пальцы в восковых тисках. Казалось бы, еще чуть-чуть и она окончательно прирастет к руке, да настолько, что когда ее тело истает окончательно, огонек перекинется на покрытое воском запястье. Винсент еще долго не обращал бы на это внимание, если бы не покалывание и зуд в обожженной коже. Он с некоторым трудом разжал пальцы, перекладывая свечу из одной руки в другую. Тонкая кремовая корка посыпалась на пол с тихим перестуком.
-Там? – по лицу Найтрея, казавшемуся до сего момента относительно спокойным, пробежала не предвещающая ничего хорошего тень, глаза сузились, а голос звучал с каждым словом все тише, не утрачивая однако обманчиво-ласковых интонаций – Где это там, милая моя? В каком таком необычаянном месте ты провела время, что не заметила, как пролетел целый месяц? Какой кудесник держал тебя в забытьи, скрывшем от тебя запах плесени и пыли потайных переходов и голоса извне?   
Чем больше Винсент злился, тем ядовитее и приторнее становился его тон и тем больше он походил на свивающуюся в тугие кольца змею. Он не понимал, не мог взять в толк, что произошло, и это выводило его из себя. Сначала зеркало, потом Цепи, теперь это! В каком состоянии должен быть человек, чтобы не замечать течения времени? Куда должны были затащить ее силы Бездны, чтобы она потеряла ориентацию в пространственно-временных рамках? Какую еще шутку задумало это взбалмошное исчадье ада с лицом ангела, и зачем втянуло в эту шутку самую обыкновенную служку? К чему все это? Для кого этот спектакль?
В голове роилось безумное количество вопросов и ни на один из них ответов не было. На все, кроме одного: во всем этом немалую роль сыграла Она – Воля Бездны. Только к ней могли так рваться Цепи. Он уже видел это однажды. Тогда. Сто лет назад.
«Ладно. – он шумно выдохнул и поджал губы. – Успокойся. Она-то в чем виновата?»
- Идти можешь? – Найтрей поднялся на ноги, походя отряхнув колени, и обратил вопросительный взгляд куда-то поверх головы Элизабет.

Отредактировано Vincent Nightray (Вторник, 26 марта, 2013г. 14:08:19)

-Могу.
Вот и замечательно! Только этого он и ждал. Только к этому и стремился. Остальное подождет, остальное пока неважно. Станет важным, когда они доберутся достаточно далеко от треклятой Академии, и он, Винсент, сможет, наконец, восстановить спокойствие, столь для него редкое. Ведь все и каждый пытаются его нарушить, вселить в душу волнение, раздражение, страх, в конце концов. Даже Лиззи…
- Дримроуз! Нам нужно в Дримроуз!
«Что? В порт? Но на…»
- Там Элиот! Он сказал мне, что он там!
«Не может этого быть!»
- Господин Винсент, я не сумасшедшая! Пожалуйста, поверьте мне...Он жив. Элиот Найтрей жив!
- Элизабет, - он старался говорить спокойно и тихо, на порядок тише девушки.  – Элизабет, успокойся. Он мертв. Я был с ним, уж мне ли не знать наверняка. Я уверен, это было не более чем видение. Иллюзия. Мираж, все что угодно, но не явь. 
Найтрей осторожно взял ее под локоть и потянул вверх по лестнице.
- Пойдем отсюда. Тебе нужно отдохнуть…  Все прочее подождет.
Это был один из тех редких моментов, когда Винсент Найтрей сам не верил тому, что говорит. Не потому, что это была ложь, а потому как раз, что он не мог с полной уверенностью сказать, правда ли все это. Да, он собственными глазами видел, как Элиот убил свою Цепь, зная, что и ему самому это грозит смертью. И ведь это он, Винсент, подтолкнул бедного мальчика к этому роковому решению. До чего жестока судьба, право слово. Однако, не в этом суть. Он видел, как Элиот вздохнул в последний раз. Собственными глазами. Разве этого недостаточно, чтобы счесть слова служки бредом? Нет. Но что не так? Все не так. И в первую очередь то место и те обстоятельства, при которых погиб младший из кровных Найтреев.
«Воля Бездны… Эта девчушка способна на все. На любое безумие. Но это уже слишком!»

Ступенька. Вторая. Третья. Десятая… В этом тяжелом, будто траурном неуютном молчании их количество казалось Винсенту упорно стремящимся к бесконечности, несмотря на то, что впереди вполне отчетливо маячил самый, что ни на есть досягаемый прямоугольник света. Вступив в него, он почувствовал некое мимолетное облегчение, будто с него стряхнули тонну пыли. Однако она медленно,  с каждым новым произнесенным Элизабет словом ложилась на плечи прежним неприятным грузом, тяготящим не столько весом, сколько инородностью.
«Просто взять и поверить… Я не хочу. Это было бы слишком кощунственно. До невыносимости».
Элиот умер. Умер смертью героя, такой смертью, какую Винсент желал бы себе, но которой считал себя недостойным. Этот до смешного упертый, до абсурда принципиальный и до невозможности добрый мальчишка погиб с честью. Так пусть и остается погибшим. Не нужно никаких триумфальных воскрешений. Это только смешает все карты.
- Не забывайся. – строго и холодно, чтобы не повадно было больше учить господина жизни, чтобы не подумала, что это внезапное опасение за ее жизнь дает ей право говорить ему в лицо вещи, вселяющие в душу  волнение, смятение и неопределенность. Не то сейчас время. Он и без того ходит по лезвию бритвы, а тут еще по нему, этому лезвию,  с каким-то диким остервенением колотят молотом. Не хватало еще оступиться так не вовремя, когда полпути уже пройдено и впереди виднеется заветная цель.
- Если тебя так неудержимо тянет в Дримроуз – поезжай. Твое дело. Однако, - он помедлил. –  Для начала: а) ты покажешься врачу; б) вернешься домой и в) отдохнешь хотя бы несколько дней – на тебя смотреть больно. И это приказ, имей в виду.
С этими словами, Найтрей  развернулся на каблуках и пошел дальше по коридору, осторожно минуя осколки разбитого им зеркала и, походя, бросив на пол потушенный огарок.
Чего ради он так переживает за слугу, молодой человек понять не мог, но волновался все равно, и это раздражало его даже больше, чем вся сложившаяся ситуация, обещавшая выйти ему боком. Не так чтобы слишком, но все равно неприятно: в «отцовском» поместье царил дележноимущественный хаос, в котором Винсенту, хоть и исподтишка, в свете последних событий, но все-таки приходилось принимать участие. По крайней мере, ради брата, который из-за своего нежелания отлипнуть от Оза Безариуса хоть на секунду и вспомнить, что он, может и приемный, но все-таки Найтрей, мог с легкостью проворонить все то, что ему в будущем непременно понадобится. Мало этого, его еще и элементарным «спасибо» обделили. Нет, все понятно, шок, странные видения, да и мелочь это, благодарность, но надо же, в конце концов, и совесть иметь.