Темнота. Тишина. И бесконечное омерзение.
Эта девочка.  Милое ангельское создание. Выражение спокойствия на ее лице выводит из себя, выворачивает наизнанку, вызывает неудержимое желание взяться за ножницы. Бесит.
Неужели никто, кроме него не видит в ней волка в овечьей шкуре? Неужто ее обаяние настолько ослепляет? Что ж, в таком случае она действительно достойная носить имя леди Рейнсворт и занять почетное место среди самых опасных змей из известных науке - женщин.
Надрывный скрип вспарываемой ткани будоражит, а лезущие комьями плюшевые внутренности вызывает мимолетное чувство удовлетворения. Это как наркотик. Один за одним падают на пол выпотрошенные игрушки. Одна за одной утекают сквозь пальцы минуты  ожидания. А она все никак не очнется.
Цвай принесла ее, скованную нитями Долдем, около получаса назад. Довольная и сияющая предвкушением обещанной награды. Что ж, аванс она уже получила, за остальным дело не постоит, если конечно великий и ужасный мистер Шляпник не заставит себя долго ждать и не обманет его ожиданий. Он ведь так долго просчитывал ходы. Будет досадно, если авантюрка не удастся.
«До чего же удобно, когда кто-то столь наивный влюблен в тебя до помутнения рассудка». – Винсент ядовито улыбнулся, резким движение руки вспарывая очередное кроличье брюхо. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и исподлобья наблюдал за маленькой девичьей фигуркой Шерон Рейнсворт. В темноте она казалась изломанной и какой-то сюрреалистичной: склоненная голова, обмякшие руки, лежащие на подлокотниках точно такого же кресла, стоящего всего в нескольких шагах от младшего Найтрея, да еще ночные тени… Он бы вечность потратил на созерцание этой греющей душу картины. Однако у него не было вечности. Были всего какие-то считанные часы, в которые нужно было успеть еще очень и очень многое.
- Леди Рейнсвооорт… - протянул он елейно и как-то неожиданно громко. Хотя, вероятно он просто слишком привык к тишине.
Отзовется ли? Будет жаль, если нет. Ему ведь так хочется немножко поиграть.

О, как же сладостно было слышать этот болезненный стон, наблюдать, как искажаются в страдальческой гримасе черты прекрасного лица! Смотреть как тяжело и неловко двигается в темноте стройное тело. Цвай явно не скупилась на силу, когда оглушала ее. А ведь он просил быть как можно осторожнее… Шляпник же ему, Винсенту, за малейшие признаки сотрясения голову открутит и скажет, что так и было.  А забавнее всего то, что ему непременно поверят.
Найтрей, не глядя, прослеживал узор витых ручек ножниц кончиками пальцев, все так же исподлобья глядел на свою пленницу и ехидно улыбался, не скрывая этого. Игра началась…
- А разве что-то случилось, миледи? По-моему, ровным счетом ничего. Или я чего-то не замечаю...?
Разноцветные глаза изобразили искреннее удивление, улыбка исчезла, оставив лишь неприметный след в уголках губ.  Ловко перехваченные ножницы лязгнули, надрезая единственное уцелевшее заячье ухо.
Омерзение. Отвращение. Презрение. Он хотел увидеть все это в ее глазах хоть на секунду. Увидеть и рассмеяться. Чему? Тому, что и она, подвластная предубеждению, вешает ярлыки. Это бы… освободило его? Да, точно, освободило. Помогло бы ему без всякого зазрения совести измываться над ней, насколько позволяют обстоятельства. Она ведь, как и все, хочет видеть в нем сумасшедшего, так? В таком случае, милости просим.

- Мне? От Вас? Дайте подумать…
Ножницы глухо стукнулись об пол – утонули в мягком ворсе ковра и белоснежной тут и там разбросанной вате. Винсент встал со своего места и нарочито  медленно обошел кресло, в котором сидела  девушка, поглаживая по вспоротой голове прижатого к груди кролика. Найтрей нарочно не отводил от него взгляда, полного какой-то издевательской нежности, и с каждым новым движением руки выдергивал из игрушки маленькие комки наполнителя.
- Вы задаете такие сложные вопросы.
Оказавшись за спинкой кресла, он облокотился об нее и склонил голову на бок, изображая задумчивость.
- Может быть… Скоротать время в Вашем обществе? – он выдержал паузу. – Или даже узнать Вас поближе. Мы так редко встречаемся, даже досадно как-то.
Он осторожно коснулся ленты, удерживающей волосы маленькой леди. Хотя, какой же маленькой? Она уже давно не ребенок. Женщина и в то же время не женщина. Такой нежный, чистый, никем еще не тронутый цветок. Аж зубы сводит от омерзения. Раздражает. Даже больше, чем Ада.
- А, может быть… коснуться Вас? – холодные пальцы заскользили по тонкой девичьей шее, едва удерживаясь от соблазна сжать ее. – Проверить, не фарфоровая ли Вы, настоящая ли. Видите ли, мне не верится, что в этом грешном, грязном мире есть что-то столь идеальное.
Винсент наклонился к ее уху настолько близко, насколько мог. Его голос звучал теперь тихо и наигранно-печально.
- Ничего не могу с собой поделать, так хочется удостоверится в своей правоте.

«Кап» - скатившаяся по щеке слеза ударилась о пальцы. Горячая и горькая слеза страха и безнадежности. Она боится его, какая прелесть.  Маленькое глупое создание, сотканное из театральных масок, возомнившее себя совершенством.
«Ну, и где теперь то совершенство? Я вижу только маленькую до смерти напуганную девочку, готовую в любой момент закричать, позвать на помощь любимого братика».
Бесполезная, беззащитная, бесхребетная… Как это жалко.
- Господи, какой я мерзавец. – Винсент осторожно провел по мокрой девичьей щеке внешней стороной ладони. – Довел леди до слез. Стыд и позор.
Он улыбнулся одной из самых ядовитых своих улыбок.
- И все-таки, до чего же люди верны предрассудкам и предубеждениям. Вы судите о людях, даже не пытаясь заглянуть к ним в душу, сплетничаете, слепо верите слухам, которые сами же и распустили, сами себе создаете фобии. Я ведь знаю, о чем Вы сейчас думаете, милая Шерон.
Он отстранился и повернулся к ней спиной, облокотившись о спинку кресла и уставившись на изуродованную кроличью мордочку.
- Вы так глупы и доверчивы, так… подвержены чужому влиянию.
Кролик плюхнулся на пол. Его место заменила атласная лента. Винсент вертел ее в руках, пропускал сквозь пальцы, сворачивал, завязывал бантом и вновь распускал. Сейчас эта ситуация уже не казалась ему такой забавной, совсем напротив, однако он испытывал какое-то мазохистское удовольствие от того, что Шерон Рейнсворт сочла его безумцем, боится его и тихо ненавидит. Он и сам себя ненавидел подсознательной, безотчетной ненавистью человека, который уже давно осознал, что винить других во всех своих бедах – дохлый номер. Ненавидел и делал все для того, чтобы его ненавидели, но в то же время истосковался по примитивному человеческому теплу, которое он, почти не отдавая себе в этом отчета и прячась за омерзением, искал во всех тех женщинах, что увивались за ним.  И вот результат такой двойственности. Сидит, трясется вся и рыдает. Боже, как же это мерзко, ощущать себя чудовищем…

- Серьезно? – Винсент вновь обернулся к своей пленнице. По его лицу растеклась ломаная, полная издевки улыбка. – До чего же Вы слепы, раз видите безумие в том, в ком его ни грамма, кто так старательно разыгрывает его перед Вами.
Он вздохнул и опустил голову. Руки, все теребящие ленту, вяло легли на спинку кресла. Он и не думал исповедоваться перед ней, а что в итоге? Слова сами рвутся из глотки и, о Боже, до чего же сложно их сдержать! Он знал, что пожалеет об этом рано или поздно, но остановиться уже не мог.
- Игрушки… - он тихо рассмеялся. – А что, лучше было  бы, если бы я вымещал все накипевшее на живых людях? Игрушек ей жалко, вы подумайте! Какая добрая душа!
И снова смех. Тихий, горький, болезненный.
«Боже мой, что я делаю! Зачем говорю ей все это!  Зачем?! Жажду жалости?! Сострадания?! Черта с два!»
Винсент с досадой осознавал, что его же игра против него и обернулась. Он попал в собственный капкан. Зря он пошел на это! Следовало поступить по-другому. На что он рассчитывал, похитив ее и затащив сюда? Что хотел показать ей? Эту свалку изрезанных игрушек? Или свою вывороченную наизнанку, измученную душу? Он не знал. Не хотел знать. И признавать не хотел.
- О, я знаю… Поверьте, я знаю… Вы думаете ровно то же, что и Ваш милейший слуга. Что я выжившая из ума помойная крыса, зациклившаяся на брате. Что ж… думайте, воля Ваша. Но знайте, что заблуждаетесь куда больше, чем Вам может показаться.

«Получил?»
Винсент поднял голову. Он улыбался. Не так как раньше. Без издевки, без яда и без упрека. Он услышал то, что, кажется, хотел услышать. Его втаптывали в грязь. Вот так вот, играючи, без страха и сожалений.
«Все правильно.  Бейте меня, пинайте, швыряйте в меня камни, пока можете, ненавидьте меня! Презирайте!»
Гладкая холодная лента цвета спелого персика проскользнула сквозь пальцы.
«Дурак. Да-да, безнадежный дурак, но никак не безумец. Хотя, лучше бы выжил из ума, честное слово».
- Лучше тебе не знать… - прошептал он, не рассчитывая ни на ответ, ни на понимание.
Какая обоюдоострая получилась игра…  И кто теперь у кого в плену, интересно? И был ли этот плен на самом деле? Кажется, был. Обоюдный, с едва различимыми границами. Нужный ему и безразличный ей. Как мило.
«Не думала, да… Вот и правильно. Нечего обо мне думать». – он чувствовал, что лжет сам себе, что хочет оставить след в ее памяти, в ее мыслях. Пусть и такой, не важно. Зачем? Он и сам не знал. Но понимал, что ведет себя, как мальчишка. Он и есть мальчишка. Маленькое, жалкое, озлобленное на весь мир чудовище, самое себя мучающее самыми изощренными способами. За что? За собственное существование, за все те несчастья, что принес, за все те ошибки, что совершил и продолжает совершать с каким-то фанатичным упорством.
- Простите, моя леди, но я не могу отпустить Вас. Увы.

- …подумайте о том, что вы потеряете. О том, кого вы потеряете.
«Ох, как мы заговорили».
Винсент усмехнулся, исподлобья глядя на Шерон. Он вертел что-то в руке, выудив из внутреннего кармана, но за широкими рукавами капота нельзя было разглядеть, что именно.
«Гилберт не узнает об этом. И слуха не услышит, уж об этом я позабочусь…»
- Вы, вероятно, принимаете меня за дурака, милая моя леди. – заметил молодой человек, огибая кресло. – Не заблуждайтесь.
Медленно и мягко ступая по ковру, вдавливая в него попадающиеся под ноги игрушки, Винсент приближался к своей пленнице и внимательно следил за каждым ее движением, готовясь в любой момент отсечь пути к отступлению.
- Я знаю, что за Вами придут. И кто это будет тоже догадаться нетрудно.
Ближе и ближе. Между ними всего пара шагов. Какие-то жалкие десятки сантиметров.
- Так что давайте заканчивать этот бессмысленный, пошлый спектакль – в руке блеснуло стекло – флакон с ядом – с глухим, еле слышным стуком утонула в ворсе граненая затычка. – Ваше здоровье…
Винсент коснулся растянутыми в улыбке губами неприятно теплого стекла, втянул носом воздух – полные легкие – и опустошил бутылек.
«Вот и все…»
Шаг. Второй. Пальцы хватают за подбородок, губы накрывают чужие. Издевательски нежно. Рука скользит вниз, к беззащитной девичьей шейке, сжимает так, чтобы выбить воздух из легких, заставить поддаться, впустить в себя приторный яд. О, эта омерзительная мягкость и сладость губ, шелковистость кожи… Хочется разорвать ее в клочья, это подлое, обманчиво невинное создание, уничтожить, оставить только слабые отголоски памяти, свое собственное торжество над поверженной коброй. Увы, нельзя. Иначе все прахом.
«Глотай же! Глотай!»

Отредактировано Vincent Nightray (Воскресенье, 19 мая, 2013г. 19:31:28)

Ненавистный человек. Ненавистные приторные нотки в и без того слащавом голосе, этот наигранно-дружелюбный тон. Слегка размытая фигура на скамье, отрезающая отвратительные чернильные бутоны - под стать их сегодняшнему палачу. Щелканье ножниц раздражает безмерно, и все эти колкости и ужимки вызывают непреодолимое желание разможить это милейшее личико тростью. Нельзя, к сожалению.
Но пока ты ненавидишь, ты знаешь, что способен чувствовать.
- В штабе Пандоры черные розы можно найти лишь здесь, - Брейк говорил ровно и сдержанно. Оглядевшись и не увидев ничего примечательного, Ксарксис умолк на несколько секунд и между собеседниками зависла напряженная тишина. Право, если бы Шляпник был уверен в том, что с Шерон все в порядке, он бы уже давно открутил ненавистному блондину голову. Интересно, желал ли того же в отношении альбиноса Винсент? Взаимные чувства - такая редкость.
На левой руке ощущалась лента, на которой изредка позвякивал при ходьбе колокольчик Чешира. Неужели он обрел то, что искал? И ему удастся докопаться до правды о событиях столетней давности? Убийство Чешира, который ходил с его драгоценным левым глазом, доставило явное удовольствие Брейку - желанный трофей оказался в руках и, конечно, все не могло и дальше быть гладко.
Однако сейчас уже нужно было лишь пытаться исправить положение и вернуть такую дорогую Госпожу. Любой ценой. Чего он добивается?
Шляпник милейше улыбнулся, будто сейчас вел беседу со старым другом, но никак не будучи наедине с  врагом. - Спасибо, моя комната теперь действительно прекрасна, Господин Винсент, - если бы взглядом можно было нанести физический вред, то Найтрей был бы уже порядком травмирован.

Отредактировано Xerxes Break (Четверг, 27 июня, 2013г. 00:40:56)