Винсент скуксился и плавным театральным движением уронил истерзанную розу. Точнее то, что от нее осталось. Эта игра увлекала его все больше, и доставляла неслыханное удовольствие, но время, как-никак тикает, и заставить его течь медленнее ему, увы, не под силу. А жаль. Если подумать, им с Зарксисом Брейком определенно есть о чем побеседовать.
Интересно знать, когда они успели стать врагами? Винсент не помнил, ему казалось, что так было всегда, что само бытие задумало поставить их по разные стороны баррикад. Или память. По большому счету, он помнил этого человека столько, сколько помнил себя за вычетом десяти лет. За это время в них обоих многое изменилось, только глаза прежними и остались. Глаза, и память, хранящая то, что, по мнению обоих, никто не должен знать.
- Какой же Вы все-таки грубый, господин Шляпник! Ума не приложу, как Вас приняли в высшее общество с такими-то манерами.
Он медленно встал, уронив ножницы с колен, отряхнулся и любезнейше улыбнулся альбиносу, бегло мазнув взглядом по трости, на которую тот опирался. Этой ночью блестящее лезвие клинка из нее не покажется, это он знал наверняка.
- Не нервничайте так, о славный защитник прекрасной дамы, она жива, невредима, и только и ждет, когда же Вы явитесь и спасете ее из логова страшного чудовища.
Шаг. Он заложил руки за спину и подался вперед, заискивающе глядя на мужчину.
- Чудовище не прочь вернуть ее, но у него есть свои условия. Вам ведь известно, что даже в балладах о прекрасных дамах и их бравых спасителях ничего не бывает просто так.
Блеснули в темноте глаза, улыбка стала шире. Винсент подходил все ближе, ближе и ближе, медленно, но верно сокращая дистанцию, и остановился в шаге-двух от Брейка, все так же слегка склонившись и глядя на него снизу вверх смеющимися глазами.
- Давайте возьмем то, что есть у Вас, - он крепко ухватил альбиноса за запястье. – И то, что есть у меня…
Рукав форменного камзола медленно пополз наверх, повинуясь руке Винсента, и обнажил алую ленту, пестрящую на неестественно бледной коже, а за ней и золоченый бубенец. 
- И обменяемся. А? Господин Шляпник?

Найтрей резко выпрямился, вскинув голову и заложив руки за спину, звонко, по-солдатски чеканя пружинистый шаг, приблизился к Брейку вплотную и, приподнявшись на мысках, прошептал в самое ухо:
- Всегда бы так, господин Шляпник, - и брезгливо-манерным жестом похлопав его по плечу, пошел себе дальше, к аллее, ведущей аккурат к парадному входу в штаб.
- Идем же, о доблестный рыцарь, - он поманил Шляпника  пальцем. – Принцесса ждет.
Вопреки тону фраз, сказанных лишь для того, чтобы поиздеваться над грозой всея Пандора, Винсент не чувствовал удовлетворения. Пока не чувствовал. Это все цветочки, ягодки впереди, и упиваясь предвкушением этих самых «ягодок», он уже начал забывать о том, что изначально эта очаровательная пакость задумывалась отнюдь не для того, чтобы виртуозно сыграть на нервах одного противного альбиноса, и уж тем более не для того, чтобы пощекотать их себе, бредя по лезвию бритвы беспечной походкой шкодливого ребенка.
Винсент шел, не оборачиваясь, затылком чувствуя, что за ним следуют, что на него смотрят отравленным ненавистью взглядом, физически ощущая, до чего тягуч и вязок воздух за спиной. Шел и не мог не улыбаться. Это - первый и последний раз, когда он позволяет себе повернуться к злейшему врагу спиной. До чего упоительно и будоражаще, право слово! И ведь если бы Шляпник не был так принципиален, так отвратительно доблестен и благороден, он бы, вероятно, смог найти в себе силы вынуть меч из ножен. Хотя, кто сказал, что дело именно в этом, а, скажем,  не в страхе найти свою драгоценную госпожу слишком поздно, не зная, в которой из сотен комнат она заперта? Впрочем, не все ли равно?
Камни дорожки, широкие ступеньки подъезда, свет оплывших свечей в канделябре, нарочно оставленном на тумбочке у двери, схваченный не глядя, глухой стук каблуков, съедаемый истоптанным ковром на ступенях, гладкая поверхность перил, по которой ладонь скользит с тихим шорохом и темень коридора, хорошо знакомого им обоим.
Одна, вторая, третья – да – третья дверь от лестницы. Пальцы скользнули сперва в один карман, потом в другой, нащупывая прохладный металл ключа (почему бы не потянуть время?), и ловят его привычным движением.
Щелчок, второй – дверь… Или нет, если уж поддерживать «сказочный» тон, то во всем. Замок поддался, «темница», в которой, обуреваемая полынными грезами, томилась прелестная Шерон Рейнсворт, отворилась.
Винсент склонился в вульгарном старомодном поклоне, пропуская Шляпника вперед себя, и вошел сам, тихонько прикрыв за собой дверь.

Брейк и издалека не желал видеть и слышать этого человека, ну а сейчас, когда тот жмется, шепчет своим приторным голоском что-то на ухо, рискуя лишиться нескольких зубов и остаться с переломанными ребрами и сломанной рукой, которой брезгливо касается плеча, хотелось либо искалечить реальность, либо сбежать от нее и наутро проснуться с мыслью, что ничего и не было. Как жаль, что ни первое, ни второе осуществить нельзя. Шляпник еще пощекочет обнаженным клинком ребра Винсенту Найтрею. Обязательно.
Рыцари, принцессы... Очевидно, блондину слишком нравится смеяться над благородством Ксарксиса (которое по мнение самого "рыцаря" давно уже издохло) и его отношением к госпоже. Пусть. Пусть смеется, сколько пожелает, над всем, что угодно - над дружбой, над отношениями, над доблестью, верностью и всем, из чего состоит Шляпник. Слова остаются словами, а смех со временем замолкает, особенно если поспособствовать этому. И если бы надсмешками все ограничивалось.
И если Шерон - действительно принцесса, то альбинос себя уже давным-давно не считал рыцарем. Хорош рыцарь, который не уберег своих господ, убил 116 человек, теша себя, так еще и усугубил ситуацию. Когда умирает семья, умирает и рыцарь, оберегавший ее. Кевина Регнарда можно считать мертвым, ведь он - не более чем кровавая тень Брейка.
Но тень помнила. Помнила мир в кроваво-красных тонах, запах Бездны, который, однажды почуяв, уже не забыть, холодное ее касание и клеймо грешника, оставленное на память о былом. И маленькую девочку, в ужасе наблюдавшую за полуживым человеком с пустотой в области левого глаза.
Долго. Слишком долго они идут, слишком много на лестнице ступеней, слишком много дверей на этаже, слишком долго ненавистный блондин достает ключи. Остается лишь крепче сжать трость и стараться не обращать внимания на уже противно звенящий при ходьбе колокольчик Чешира.
- Госпожа Шерон! - вышло как-то совершенно не хладнокровно. Глубоко шокированный альбинос сразу же кинулся к Шерон, не обращая внимания на очередные ужимки Найтрея. Ксарксис ожидал увидеть девушку действительно невредимой, а не метающейся в агонии. Какое, однако, очаровательное у Винсента представление слова "невредима". Это он тоже запомнит. Послышался глухой стук трости о пол, Брейк, присев, приобнял госпожу и коснулся лба, почувствовав жар.
Злобно уставившись на Винсента, Брейк ждал объяснений.

Отредактировано Xerxes Break (Пятница, 2 августа, 2013г. 00:11:00)

До чего сентиментальная картина разворачивалась перед равнодушным взглядом Винсента Найтрея. Такая печальная и трогательная, что идеально бы вписалась в какой-нибудь затертый французский романчик. Очаровательно до рвотных позывов. И что самое смешное, время-то терпит. Молодой человек все никак не мог поверить, что его маленький блеф удался, и ни жертва отравления, ни ее славный спаситель не могли допустить мысли, что яд не смертелен и действие его не так продолжительно, как могло бы, и уж тем более не так губительно, как они себе рисуют. Нет, ну право же, каким надо быть идиотом, чтобы всерьез покуситься на жизнь наследницы одного из Великих Герцогских Домов! Это дело пахнет если не гражданской войной, то, по крайней мере, гильотиной так точно. Хотя, нет, пожалуй, висилицей.
Но вот, свершилось: повеяло смрадным духом Бездны, посыпалась золоченая пыль.
«Исчез…»
Да. Он исчез, этот мерзкий колокольчик. Исчез, и вместе с ним исчезло все то, что тяготило Винсента, что пугало его, что составляло угрозу не для него, но для любимого брата. Во всяком случае, он так полагал. В груди больше не ныло, не кололо и не болело. Там сделалось пусто. Идеально тихо, темно и стерильно.
По сознанию нервным импульсом прокатилась мысль:
«Все…»
Нет больше памяти, нет прошлого, нет того Гилберта, который должен был стать Гленом, лицом к лицу столкнулся с земным отражением той, что какой-то шутник назвал Волей Бездны, и собственными глазами видел крушение мировой столицы, пережил беды и страдания и, в конце концов, канул в Бездну. Того Гилберта нет, но тот Винсент остался. Он жил все это время, лелея детские страхи и обиды, разжигая в себе ненависть ко всему миру и собственными руками делая из себя чудовище. Он жил и живет в этом моменте,  упрямо отметая шанс начать все с чистого листа.
Найтрей буравил взглядом красное пятно осиротевшей ленточки и улыбался бессознательной нервической улыбкой.
Конец. Финиш. Обрыв. Дальше идти некуда и незачем, потому что, сколько бы Шляпник не пыжился, он не докопается до правды, потому что кроме него, Винсента, больше некому ее ему рассказать. Он – единственное звено гнилой цепочки прошлого. Все остальные мертвы или поражены неизлечимым беспамятством. А ему самому, пожалуй, осталось только исчезнуть.
«Исчезнуть?»
Ну, конечно! У него это на роду написано, впечатано в радужку правого глаза. Он исчезнет, а вместе с ним и то последнее звено, что угрожает благополучию и счастью единственного человека, которого он любит всем своим сердцем.
«Почему бы и нет?»
Гетерохромные глаза вспыхнули, загорелись идеей. Не было больше гложущей, омерзительной пустоты в груди. Ее место заняла новая губительная мания.
- Теперь ты доволен?
Глаза сузились в выражении елейной улыбки, рука с бутылочкой вытянулась – вперед, в комнату, вселяя надежду на то, что на этом обмен окончен.
- Почти.
Винсент прикрыл глаза, рисуя в голове картину следующих событий. Вот засвистит воздух, задребезжит где-то внизу стекло, блеснет металл, раздастся вопль…
Он отвел руку за спину и разжал пальцы…

Отредактировано Vincent Nightray (Пятница, 9 августа, 2013г. 16:46:09)

Брейк прислонил Шерон обратно к креcлу, привстал, надеясь уже забрать драгоценное противоядие, и... Что ж, кто-то хотел услышать вопль - получайте.
- Ублюдок! - раздался полный злобного отчаяния крик. Дальнейшие события развивались слишком стремительно: Шляпник кинулся к Винсенту, но, конечно, он бы ни за что не успел поймать флакон. В это же мгновение ко всеобщему удивлению спасительницей стала Эхо - она тихо сидела в углу, стараясь отойти после отравления, но потом резко встала и поймала бутылочку, перегнувшись через перила. Альбиносу большего и не надо было - он поймал ее за руку, притянул к себе и аккуратно забрал у нее противоядие. Не отпуская Эхо, он с ухмылочкой посмотрел на меняющегося в лице Винсента. Флакон был у Брейка - и уж он его из своих пальцев не выпустит ни за что.
Почему Эхо поступила так? Какой ей был в этом прок? Шляпник не знал ответа на эти вопросы. А, впрочем, они и не были нужны - альбинос и без этого было рад тому, что так случилось. Уже на задний план отошло уничтожение колокольчика и отравление Шерон. А то, что Винсент Найтрей желал увидеть величайшую драму, и его так жестко подвела собственная слуга... Это следовало запечатлеть в памяти навечно. Этот человек еще не успел спрятаться за маской и застывшее выражение злобы на лице не могло не поднять настроение Брейку. - Когда Вы злитесь... Вы чрезвычайно похожи на своего старшего брата, - Ксарксис ехидно ухмыльнулся. Он ослабил хватку и более не прижимал к себе Эхо. Шалость не удалась, помойная крыса?
Альбиносу безумно хотелось сейчас отшвырнуть от себя Эхо, взять трость и избить Винсента. Бить долго, тщательно, продумано, упиваясь каждым ударом - не слишком сильно стукнуть по голове, переломать немало костей, чтобы те потом заживали долго и мучительно (а почему бы, к примеру, не раздробить пару пальцев?), а их владелец месяцами ходил в гипсе или вообще пребывал в лежачем положении, оставить дюжину глубоких и нет ссадин и бесчисленное количество синяков. Избить до полусмерти, но чтобы пациент точно остался жив, потому что пока еще рано. Гилберт, конечно, острой любви к Винсенту не испытывает, но тот ему все же младший брат.
Но нельзя. А все потому, что этот выродок - приемный сынок Найтреев и нанесение ему тяжких телесных повреждений может вызвать много шума и развязать конфликт меня двумя герцогскими домами. Противнее всего то, что этому приходилось и придется следовать. И нужно было сдерживать себя.

Отредактировано Xerxes Break (Воскресенье, 11 августа, 2013г. 00:23:25)