Ксарксис Брейк последнее время был весьма задумчив и угрюм; не для всех, не всегда и не при всех, лишь в гордом одиночестве или тогда, когда до него никому не было дела. Выбрал определенный имидж - изволь соблюдать, хе-хе. После освобождения Шерон его не оставляло какое-то противное ощущение... своей слабости? Беспомощности? Краха? Хотя, казалось бы, все закончилось достаточно быстро, без крови, жертв и лишних нервов. Но Шляпник чувствовал, что постепенно сдавал позиции, раз за разом вытягивал все меньшие высоты и выигрывал все более ничтожные схватки. Его раздражало, что нынешние победы горше былых поражений. А постепенно уходящее здоровье вкупе со слепотой - ничто. И никогда ничем существенным не было и не станет.
Склонный к самоедству, он долгие часы проводил в мыслях о себе, своих поступках, своих ошибках. Корил себя за слабости. Был удручен тем, что Шерон провела в плену три недели, охраняемая какой-то мелкой сошкой. С Тузом. Абсолютное ничтожество. Его честолюбие было бы куда менее ущемлено, если бы он встретил серьезную охрану. Весьма эгоисточно. Иногда Ксарксису в голову прокрадывалась крамольная мысль, а что, если он действительно уже слабее? Если уже не может защитить дорогих ему людей, что показывает практика? Раз за разом он просто отрицал это и отказывался принимать во внимание. Он сможет защитить тех, кто ему дорог. И точка. Брейку было стыдно перед Шерон - боже, как вообще можно было оставить ее на такое долгое время одну? Каково теперь ее впечатление о нем, когда он пришел так поздно? Противно, больно и обидно думать об этом. А потому он весел и болтлив в беседах с ней, будто бы ничего не было.
Шляпник мог еще долго терзать себя, но решил заняться делом. В Сабрие. Туда, туда и только туда. Он решил отправиться, чтобы разведать обстановку, изучить это место и, быть может, найти ключи к разгадке. Ксарксис рвался больше для процесса, а не результата. Развеяться, сделать хоть что-нибудь полезное и ощутить себя в кои-то веки в своей стихии.
По этой причине Шляпник ранним утром одного прохладного денька бесшумно выходит из спальни, крадется мимо чужих комнат и старается не попадаться лишний раз на глаза другим слугам. Брейк уйдет один. Лишь с сумкой конфет, перекинутой через плечо, Эмили на плече и тростью в руке. И, конечно, с нескончаемой злобой на себя и на весь мир - не повезет врагу, случайно попавшемуся ему в руки.
С угрюмой решительностью, которую не скрывает, так как знает, что его никто не видит, он практически добирается до выхода из Особняка...

Отредактировано Xerxes Break (Среда, 8 мая, 2013г. 23:39:23)

Лео устало протер глаза и недовольно уставился на нагло дремлющего напротив Винсента. Ночь накануне отъезда в Сабрие выдалась на редкость беспокойной. Мало того, что юный глава Баскервиллей очень переживал о том, удастся ли ему воплотить свою задумку в реальность (и как вообще это сделать?), так еще и настырный блондин, будто подозревая что-то неладное, просидел всю ночь в его комнате, сверкая на него из темноты разноцветными глазищами. Ну, вот как тут уснуть?
А теперь этот человек примостился на сидении напротив и, несмотря на тряску кареты, умудрился уснуть. Какая наглость и беспечность…
Юноша потер виски и вздохнул. Всего несколько дней назад двое Баскервиллей забрали его с пиратского корабля против его воли. Все эти дни он провел в Риверре, покорно терпя все то, что Винсент называл “восстановительными процедурами”. Лео нужно было набраться сил и хорошенько подумать над тем, что делать дальше.
Встреча с Эллиотом и беспокойство о том, что с ним стало, полностью изменили все его первоначальные планы. Лео совершенно точно решил, что становиться Гленом ему таки не хочется. До того, как он узнал, что Эллиот вернулся в этот мир, юноша просто плыл по течению, позволяя Баскервиллям решать за него. Все это время у него практически не было никакой воли к жизни. Но теперь… Теперь, когда Эллиот вернулся, Лео вовсе не хотел делать что-то, что юный Найтрей наверняка не одобрил бы. А значит, нужно было как-то изменить ситуацию.
А что, если предотвратить разрушение последнего камня душ?
Над этой мыслью стоило подумать. Честно говоря, Лео было страшно. Он понятия не имел, что будет, когда последний осколок души предыдущего Глена Баскервилля будет освобожден и какими последствиями это обернется лично для него. Поэтому мысль о том, чтобы защитить оставшийся камень душ, показалась ему самой разумной и обнадеживающей.
Вопрос в том, как это сделать.
За эти несколько дней размышлений, Лео пришел к выводу, что проблемы лучше всего решать по мере их поступления. Вот и эту поездку в Сабрие он организовал официально для того, чтобы узнать, как там идут дела у оставшихся на «исторической Родине» Баскервиллей. А заодно, чтобы выяснить, где же располагается последний камень душ. Ну а там можно будет придумать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы удержать Баскервиллей от его уничтожения и поехать к камню самому. Например, заявив, что желает лично им заняться. А что? Чем не повод?
Но сейчас, когда карета продолжала свое продвижение к Сабрие, Лео больше всего на свете хотелось спать.
Бросив на безмятежно дремлющего Винсента завистливый взгляд, юноша решил, что хватит уже Найтрею спать. Потому что Лео сейчас сам уснет, если не отвлечется на беседу.
Сердито поджав губы, юноша приподнялся на сиденье, протянул руку и резко дернул блондина за прядь волос.
- Хватит спать, Винсент.
Карета так некстати подскочила на какой-то кочке, и Лео, не удержавшись на ногах, рухнул на все еще спящего блондина.

Брейк действительно хотел уйти незамеченным. Тенью исчезнуть в лучах наступающего рассвета; дурным сновидением забыться при пробуждении и мимолетным движением ветра скользнуть прочь. Чтобы не слышать ничьих тихих шагов, не чувствовать прерывистое дыхание, не знать, как девушка посреди холла подрагивает от холода и в волнении постукивает пальцами одной руки по плечу другой. Не думать о том, что он ответит на требовательное и громкое "Ксарксис!" и что будет придумывать дальше, будто в бреду, в оправдание. Шляпник понимал, что хрупкая фигура, немым укором застывшая в тусклом свете начинающейся зари, может подорвать уверенность в правоте и благоразумности собственных поступков. В голове у одного из сильнейших контракторов смешались противоречивые чувства и эмоции: вина за то, что когда-то пришел слишком поздно; вина за то, что оставляешь девушку в одиночестве сейчас; вина за то, что он все-таки не смог обеспечить ее безопасность и оказался совершенно бесполезным грузом, который только что и может, как размахивать катаной. В сердце теплилась надежда, бережно восстанавливая веру в то, что можно всё изменить. И минорная гамма сознания в одиночестве рыцаря уходила на задний план, лейтмотивом звуча где-то вдалеке. Но как от нее было скрыться, когда причина всех волнений весьма красноречиво требует объяснений?..
Всё - бессмыслица. Всё притворство, все шутки, все остроты и всё веселье - оказались совершенно ненужными и лишними. Разбились о тихий и тем подлый побег одного неудачливого альбиноса, который пытался скрыться от себя самого. Раскрытый побег.
Разбудил. А она выскочила. И дрожит сейчас, осуждающие или с отчаянием разглядывая мою спину. Надо было быть тише. Сейчас он не мог ничего сделать, кроме того, что вновь натянуть маску улыбающегося клоуна, отспускающего остроты и поедающего сладости. На самом деле, нет никакой драмы - Брейк уже обвыкся с этой маской и ни на что ее не променяет. Но не в этот момент. Сейчас легкое притворство казалось чудовищным, безобидное детское вранье - отвратительной ложью. Необходимой ложью. И он обернется, уже улыбаясь, с загадочным видом прижмет указательный палец к губам и шепотом, гулко раздающимся в тишине, заговорит. - Госпожа, тише, Вы всех перебудите...
Ксарксис. Кто же его называл именем, да еще и полным, кроме обитательниц этого особняка? Именем, которым его окрестили здесь. Никто, пожалуй. Об этом Шляпник размышлял, когда шел тихими, практически беззвучными шагами к Шерон. Шел походкой здорового зрячего человека. Подошел, остановился и с гримасой самой наибольшей беспечности продолжил. - Зачем Вы проснулись так рано? Леди в это время спят и видят прекрасные сны о рыцарях на белых лошадях, о несметных богатствах и почестях. - докоснувшись извечно ледяными пальцами до руки и почувствовав шероховатость кожи, Брейк покачал головой. - Вам холодно. Отправляйтесь спать. Я просто уйду по делам Пандоры и совсем скоро вернусь - право, мы с Вами еще выпьем сегодня чаю и съедим немало сладкого. - альбинос усмехнулся. И все казалось обычным, самоуверенно-веселым и не предвещающим угрозы.
Кроме оттенка грусти, притаившегося в уголке винного глаза.
Она мне не поверит.

Отредактировано Xerxes Break (Вторник, 21 мая, 2013г. 01:49:07)

Лео сердито поморщился и попытался вырваться из крепкого захвата блондина, но Винсент уже сам его отпустил. Потирая ушибленный локоть, юноша вернулся на свое сиденье и с раздражением уставился в окно, лишь тихо хмыкнув на сетования слуги о потенциальной возможности превратиться в инвалида.
Он в очередной раз пожалел о том, что пришлось взять Винсента с собой. Лео прекрасно понимал, что узнай блондин о его истинных замыслах, то приложил бы все усилия, чтобы ему помешать. Ведь младший из приемных Найтреев как никто другой был заинтересован в том, чтобы Лео стал новым Гленом – и исполнил его желание.
Впрочем, была еще одна причина, по которой юноша не стал посвящать слугу в свои планы: Лео очень не хотелось втягивать Винсента в лишние неприятности. Блондин, при всей своей наглости, все еще оставался фактически единственным человеком, с кем Лео мог спокойно разговаривать.
“Интересно, быть может, именно это и испытывал Эллиот, когда нашел меня? Дерзкий «слуга», легко позволяющий себе спорить с «господином»…”
Впрочем, Винсент слишком сильно отличался от него самого…
Качнув головой, Лео оторвался от размышлений и тяжело вздохнул.
- Надеюсь, дорога до Сабрие окажется не такой длинной, как я ее помню…
Юноша ни за что не признал бы этого вслух, но он еще не полностью восстановился после путешествия в трюме пиратского корабля, и довести себя до такого состояния, чтобы Винсенту пришлось его нести, ему не позволяла гордость.
Немного помолчав, Лео вновь воззрился на блондина.
- Скажи, Винсент… что ты чувствуешь, раз за разом возвращаясь в Сабрие? В конце концов, это место, где, как я понял, началась вся эта печальная и неимоверно жестокая история…
Для самого Лео Сабрие навсегда осталось связано лишь с двумя воспоминаниями: с детским приютом и со смертью Эллиота. Впрочем, скорее всего, для Винсента оно тоже ассоциировалось лишь с тьмой его прошлого…
В ожидании ответа (на который он не особо-то и надеялся), юноша устремил усталый взгляд на пробегающие за окном унылые пейзажи. Дорога обещала быть долгой, необходимость как-то скоротать время становилась все более насущной, а заводить светские беседы Лео, честно говоря, никогда не умел.

Брейк вздохнул. Обреченно и устало. Резкие перемены настроения, напряжение, внутренние сомнения и колебания, чувство вины и злость безумно утомляли альбиноса, и общая подавленность могла в скором времени добить его. Однако нельзя расслабляться, во всяком случае, пока.
Такая неприятная ситуация - Ксарксис не знал, что делать. Он не любил их, хотя в большинстве случаев ему удавалось выкрутиться, но, очевидно, сейчас Брейк был менее удачлив: его приперли к стенке и никакие отмазки или вранье не помогут.
Неприятно обманывать дорогого тебе человека, особенно когда он всегда к тебе хорошо относился и волновался о тебе. Порой больше, чем ты сам. Шляпник оперся на трость. - Не настроена на шутки? - Брейк печально улыбнулся. - Жаль.
Пусть она выучила все свои уловки - он сделает то, что задумал. Это решено и даже не обсуждается. И Шерон необходимо смириться с тем, что ее "братик" в большинстве случаев поступает так, как ему заблагорассудится, и глух к чужим советам.
Этот день был достаточно прохладным: холодный воздух в непрогретом Особняке, холодность в отношениях между слугой и Госпожой, слишком по своей природе неформальные. Ксарксису было достаточно неприятно здесь находиться, ему хотелось сбежать и там, уже в Сабрие, забыться, увлечься чем-то иным. Брейк перевел взгляд куда-то вбок - прочь от девушки перед ним. - Мне нужно в Сабрие. И я пойду один, - альбинос отвернулся, тем самым показав, что к дальнейшим разговорам не предрасположен и на секунду замер, ожидая реакции. Что-то удерживало его на месте, не позволяя вот так вот уйти.

Склонив голову набок и не отводя взгляда от проносящихся за окном пейзажей, Лео, тем не менее, внимательно прислушивался к каждому слову Винсента. Его ничуть не удивило маленькое признание блондина о том, что место, куда они направляются, вызывает у него сильнейшие приступы тошноты. Возможно, если бы он сам пережил хотя бы половину того, через что пришлось пройти Найтрею, его собственная реакция на Сабрие была бы такой же.
- Знаете, господин, Вы обладаете уникальным навыком: заводите разговоры на самые мерзкие темы.
Лео едва слышно, но весьма недовольно засопел, выслушивая рассуждения Винсента, сводящиеся к одной простой фразе «На кой черт Вас понесло в Сабрие, а с Вами – и меня заодно?»
- Прости, что тебе пришлось ехать вместе со мной, – буркнул юноша, стараясь не встречаться с блондином взглядом. – Но ты сам отказался отпускать меня одного, а у меня в Сабрие есть дела…
В этот момент, будто отвечая на неслышные мольбы юноши, не желающего продолжать неприятный разговор (ну, не нравилось ему лгать Винсенту о цели их поездки), карета дернулась, подскочила, дернулась еще раз – и замерла окончательно.
- К-какого черта… – на этот раз юному Глену удалось удержаться на месте: второе за день падение на блондина оказалось бы слишком сильным испытанием его гордости.
Приоткрыв дверь кареты и выглянув наружу, юноша с легким раздражением уставился на суетливо бегающего вокруг кареты кучера.
- Что случилось?
- М-мы увязли, господин…
По тому, как этот немолодой уже и начинающий лысеть мужчина затрясся и принялся заикаться, Лео предположил, что за спиной у него, вероятно, находится Очень Недовольный и Очень Страшный Винсент.
Тихо вздохнув, юноша выпрыгнул из кареты на землю.
- Я так понимаю, на то, чтобы вытащить карету, уйдет некоторое время?
Кучер отчаянно закивал. Лео обернулся к блондину и хмыкнул.
- А ведь я говорил, что быстрее и надежнее было бы сразу отправиться в путь верхом…
Махнув рукой, приглашая Винсента следовать за собой, юноша обошел карету и принялся выпрягать одну из лошадей.
- Плохо, конечно, что нет седел, но что поделать. Нам непременно нужно добраться до Сабрие как можно скорее.
Сердитый взгляд, брошенный на Найтрея и недовольно сведенные на переносице брови явственно свидетельствовали о крайней степени раздражения Лео.
- Ну и чего ты стоишь, Винсент! Помог бы лучше…
С этими словами он отвернулся и продолжил возиться с лошадиной упряжью.

Вот. Опять. Все чаще и чаще Брейку казалось, что он более не властен над своими действиями, что не могло его не угнетать. Раз за разом ему приходилось поступать так, как приказывают обстоятельства, как приказывает Госпожа - да кто угодно! И это раздражало, хотя всегда было чем-то неизбежным.
Видимо, не только он здесь поступает, как пожелает. А у Шерон на это было явно прав побольше, чем у ее слуги. Но разве мог Ксарксис пойти на такое? Это же огромный риск! Своей жизнью он мало дорожил, его тело со временем слабело, покрывалось новыми шрамами и болезненно отвечало на каждый новый вызов цепи - альбинос понимал, что не в слишком далеком будущем его жизнь может внезапно оборваться. Однако Шляпник прожил много лет, пережил и потерю близких, и обретение надежды; порой он чувствовал себя практически стариком. Госпожа же была совсем юна, - даже если не брать в расчет прекращение старения - ей всего было чуть больше двадцати, и подвергать такую молодую и драгоценную жизнь опасности было чудовищно.
А отступиться от затеи он не мог по той причине, по которой все рыцари, еще не растерявшие свою честь, не отказывались от своих начинаний.
Брейк был слеп. Якобы "фокусирование на предметах" давалось ему достаточно сложно, и сейчас он не стал слишком сильно напрягаться. Примерно понимая, где глаза Шерон, он направил туда взгляд красного глаза. - Это невозможно, - почти шепотом произнес Ксарксис. Но кто его будет слушать? Верно, никто!
Когда Шерон ушла, Шляпник задрожал от злости: на себя, на Шерон и на весь мир в придачу. Ударив кулаком по многострадательным перилам, он злобно рявкнул: - Это невозможно! - рука обессиленно соскользнула с перил. Раз он не мог ничего изменить, нужно было подстроиться под ситуацию и плыть по течению. В данном случае - постараться устроить все так, чтобы Шерон после этого маленького путешествия осталась живой и здоровой. Потирая ушибленную руку, он стал ожидать возвращения Госпожи.

Отредактировано Xerxes Break (Суббота, 29 июня, 2013г. 23:59:55)

- Сами-то влезете?
Гневный взгляд, брошенный в сторону Винсента, был красноречивее всяких слов. Вместе с предыдущими высказываниями о «зелени лица», последние слова блондина звучали совсем уж жестокой насмешкой. На мгновение юноше захотелось его ударить, швырнуть в надоедливого слугу чем-нибудь тяжелым… да хотя бы просто пнуть под колено и повалить в эту липкую вонючую грязь! Что угодно, лишь бы стереть с его лица эту слащавую улыбочку, заставить ехидно сощуренные глаза расшириться от удивления.
Сделав глубокий вдох, Лео отвернулся от Винсента и принялся карабкаться на лошадь.
Широкая спина лошади казалась ужасно неудобной и жесткой, но выбирать не приходилось. Лео только надеялся, что сумеет не грохнуться на землю во время скачки: ему еще ни разу не доводилось ездить без седла.
- Не заставляй меня ждать тебя, Винсент, – юноша постарался добавить в свой голос как можно больше ледяных ноток и, не оглядываясь на слугу, пустил лошадь рысью вперед.
На минуту оказавшись на расстоянии от блондина, Лео вновь задумался о том, что же ему следует предпринять по прибытии в Сабрие. Нужно было очень осторожно вести расспросы, не позволяя даже толике подозрений зародиться в сознании своих подчиненных…
Юный Глен горько усмехнулся. Подчиненные, как же… Видно же, что половина их них не воспринимает его всерьез, впрочем, как и Винсент временами. Это чертовски раздражало, поскольку юноша привык по возможности общаться на равных с окружающими его людьми, а попробуй так обращаться к тому, кто только и ищет повода отпустить в твой адрес тщательно замаскированную остроту?
Тихо вздохнув, Лео качнул головой, пытаясь прогнать легкое головокружение. Ну да, еще не хватало ему свалиться с лошади. Тогда Винсент точно приложит все усилия, чтобы развернуть увязшую карету на сто восемьдесят градусов и утащить непутевого господина обратно в Риверру.
“Кажется, не так уж много осталось ехать…”

Винсент коротко хохотнул и с привычной, доведенной до автоматизма легкостью вскочил на лошадь. Да, без седла и стремян будет несколько тяжеловато, не говоря уже о вероятных последствиях, но ничего, не барышни.
А мальчишка приятно удивил. Как же глубоко и долго спал в нем упрямец и гордец, что даже зоркие придирчивые глаза Эрнеста и Клода не смогли разгадать их в нем? Или смогли, но повлиял «отец»? Впрочем, это уже не важно, более того, не поддается выяснению. Увы и ах!
Он перехватил узду поудобнее и, ударив лошадь под ребра, пустил ее легкой рысцой, вскоре догнав и несколько перегнав господина, откровеннейшим образом дразня его.
Впереди виднелись развалины некогда великой столицы. Лес, сотню лет назад заброшенный лесниками, наступал на нее все сильнее, захватывая акр за акром, прорастая сквозь остовы сгнивших и покосившихся деревянных домов, некогда заполнявших окраины. Каменные постройки выглядели еще непригляднее: их некогда растащили по камешку, потерявшие страх мародеры, оставив после себя лишь мрачные скелеты печных труб. Кое-где виднелись и фабрики, внутри которых ржавело и разлагалось, отравляя воздух, старое оборудование. Атмосфера гнетущая, нечего сказать. Последним штрихом для всех, кто подъезжал к этому зловещему месту, было, казалось бы, вечно свинцовое небо и промозглый ветер. Для Винсента – это были воспоминания. Сколько бы он ни старался не смотреть по сторонам и даже вперед, буравя взглядом старую испещренную ямами и щелями дорогу, следя за тем, чтобы лошадь не споткнулась, в памяти его все равно оживал древний Сабрие, такой, каким он был в  его детстве. Как давно оно было, это детство, которое назвать этим легким, светлым словом язык не поворачивается. Ведь он помнит почти каждую улицу. Ему не нужно было всматриваться в здания, чтобы узнать в них захудалые булочные и бакалейные лавки, из которых брат воровал для них еду, переулки в которых они побирались на первых порах, низко опустив головы, дома тех, у кого они просили приюта в холодные зимние ночи, и которого не получали из-за разъедавшего мозг суеверия. Помнил площадь, на которой разворачивал свой шатер цирк, в который мать продала их.
«Уверен, она замечательно погуляла в ту ночь в кабаке», - Винсент глухо усмехнулся, не осознавая толком всей ядовитости улыбки, которая расплылась по его опущенному лицу. По этой площади они не поедут, и, слава Богу. Не по чему ехать. Нет уже этой площади. Сто лет как нет.
Чем дальше углублялись всадники в древний город, тем сильнее и нестерпимее сжимался в рвотном позыве желудок Найтрея, леденели пальцы, и бледнело лицо. Однако он с каким-то мазохистским остервенением пускал коня все быстрее, не обращая особого внимания на то, успевает за ним непривычный к наездничеству Лео или нет, хотя стоило бы. Они постепенно приближались к центру, и ошалевших от голода и влияния Бездны нищих становилось все больше, а сами они – все смелее. Всякий норовил подойти, успеть ухватить за уздечку, попытаться стащить с лошади, убить, ограбить, растерзать, чтобы урвать кошелек, револьвер и теплую одежду.
Кто-то умудрился схватить его за ногу, и это отрезвило Винсента, выдернув из нахлынувшего на него наваждения. Он сильнее сжал бока лошади, натянул поводья и развернул ее, не давая стащить себя на землю и, выхватив револьвер, выстрелил. Люди шарахнулись в стороны, лошадь заржала, выпучив испуганные глаза, и встала на дыбы, едва не сбросив, вцепившегося ей в шею наездника. Пуля попала в лоб.
Молодой человек оглянулся на Лео, едва лошадь успокоилась, готовясь застрелить любого, кто посмеет двинуться в его сторону.
- Скорее, мой господин, - крикнул он, натянуто улыбаясь. – Прибавьте-ка шагу. Эти нахалы не знакомы с понятиями «почтение» и «субординация», так что церемониться с Вами не станут, сами знаете.
И он припустил галопом, опасаясь, как бы история не повторилась, но уже с менее удачным для него раскладом, то и дело оборачиваясь на мальчишку. Врата были уже близко.